Современная российская власть с трудом — но начала приходить к пониманию необходимости восстановления единства отечественной истории: в первую очередь единства ее досоветского и советского периодов.
Антисоветская и антикоммунистическая истерия и доктрина конца 1980-х начала 1990-х с одной стороны, слишком противоречила исторической памяти общества — с другой, своим результатом в виде государственной и экономической катастрофы сама же дискредитировала собственные исходные постулаты.
Сам принцип единства досоветского и советского периодов истории — на сегодня формально признан. Признан — но до конца не реализован.
Но история — это не только воспоминания. История — это Память, включающая в себя смыслы, ценности и вытекающие из этого цели. Разорванная история — означает расколотое общество. Расколотое общество — с неизбежностью предполагает ослабленную страну. Если власть не хочет ослабления страны и ослабления своих собственных позиций как в отношении своей внутренней устойчивости, так и в отношении обеспечения позиций страны в международных отношениях — она должна предложить видение истории, сшивающие ее основные этапы и основные ценностные сектора общества.
Но, даже не вдаваясь в вопросы о том, насколько на деле великой была эта империя в правление Николая Второго и почему противниками последнего к 1917 году оказались практически все значимые политические силы страны, от монархистов до большевиков и от националистов до анархистов, равно как и то, что Сталин и все его окружение сами были достаточно «твердокаменными» большевиками с дореволюционным стажем — исключение Октября и Революции из доктрины «единств истории» разрушает саму эту доктрину.
На сегодня расклад историко-политических симпатий в обществе примерно таков: сторонниками нынешней российской политической системы являются 19% граждан, сторонниками системы по образцу западных стран — 21%, сторонниками советской — 39%. Еще 10-11 % являются сторонниками своеобразного дореволюционного традиционализма в виде монархического правления.
Сегодняшняя власть держится на союзе этих 19% «трехцветных», 11% «белых» и 39% «красных», имея в основном в качестве оппонентов 21% «голубых». При этом под 60 % позитивно оценивают Ленина и Октябрьскую революцию, более 50% — Сталина, тогда как Николая Второго считают безвинной жертвой 23%.
Из общих 69% общественного блока, поддерживающего власть, более половины, 39%, — это «красные». Без них он набирает менее трети общественной поддержки.
Формально их замещение 21% «голубых» западников может дать большинство — 51%, но с одной стороны, балансирующее на грани доступного, с другой — практически нереализуемое, поскольку союз с ними со стороны «трехцветных» почти неизбежно ведет к отказу власти в поддержке со стороны «белых», для которых «западники» заметно более ненавистны, нежели «советчане».
Но нельзя соединить в едином ценностном признании досоветский и советский периоды — вычеркивая при их соединении то, что их реально соединяет — Октябрьскую революцию. В частности, и потому, что для «советчан» основной культовой фигурой все же является не Сталин — который сохраняет свое позитивное значение, а именно Ленин и Октябрь.
Сталин более удобен для некого историко-идеологического синтеза как правитель «Красной Империи», достигшей много большего могущества, нежели то, какое имела старая Российская империя, когда бы то ни было в истории.
По данным ФОМа, 42% считают, что Октябрь принес стране больше пользы, и 21% — что больше вреда.
Это для страны. Что лично для их семей Октябрь принес больше вреда — считают 15%. При вопросе «На чьей стороне в Гражданской войне были ваши предки?» — 39% отвечает, что они сражались на стороне «красных», и 3% — что на стороне «белых».
Если бы людям сегодняшней России пришлось решать сегодня, на чьей стороне быть в этом противостоянии, 32% были бы с красными, причем 36% — воевали бы на их стороне, и 9% были с белыми — и лишь 6% с оружием в руках.
Сложно сказать, о чем думает Медведев, когда объявляет 7 ноября днем трагедии России — и с кем себя отождествляет. Очевидно, с теми, кто был тогда свергнут — но именно тогда — то есть, с Керенским и безволием Временного правительства, но даже не с русской монархией.
Сложно сказать, о чем думает Михалков, выдумывая для «Солнечного удара» финал, в котором сдавшихся благородных и интеллигентных врангелевских офицеров топят «вероломные красные комиссары». Явно перепутав с эпизодом, когда арестованных депутатов уже распущенного Учредительного собрания топили в реке колчаковцы.
Очевидна попытка расколоть то сложившееся в последние годы большинство, на котором и держится нынешняя власть. И которое необходимо в условиях нарастающей атаки на Россию ее внешних «геополитических конкурентов», которые ведут борьбу не с «Красной Россией», и даже не с «Белой Россией» — а с любой Россией, которая позволит себе быть сильной, иметь свою волю и иметь, и защищать свои национальные интересы.
В этом отношении сегодня информационно и политически атаковать Октябрь и большевиков — значит, раскалывать возникшее единство общества, и значит — помогать внешним противникам России. Равно как и их внутренним сторонникам.
Власть не может обеспечить свою устойчивость и способность России к противостоянию направленной против нее международной агрессии, не устранив угрозу раскола того большинства, на которое она опирается.
Строго говоря, Октябрь — это тот базовый момент отечественной истории, который легитимизирует и закладывает все основные начала современного конституционного устройства России.
Октябрь и Ленин решали те же три назревшие и нерешенные задачи, которые пытался решить — но не смог решить в силу половинчатости нерешительности тот же Столыпин: аграрный вопрос, рабочий вопрос, национальный вопрос.
В смысле непосредственных основных целей Октябрьская революция выполняла задачи «чисто демократического» характера. Все ее три хрестоматийные задачи, как и три хрестоматийные декрета — Земля, Власть Советов, прекращение войны — носили общедемократический, во многом — буржуазно-демократический характер, доделывалось то, что не нашла в себе силы сделать Февральская революция.
Конечно, кто-то скажет, что, по его мнению из войны не нужно было выходить, и сделав это, Россия упустила шанс войти в число победителей над Германией.
Только на самом деле, скорее именно Россия оказалась единственным победителем в той войне: три противостоявшие ей империи прекратили свое существование, а те, кто объявил себя победителями — оказался лишь соучастником в грабеже, который и обернулся в итоге Второй мировой войной.
Кто-то скажет, что, по его мнению, «большевики обманули крестьян» и «отобрали у них землю в 1929 г.».
Землю крестьянам дали, причем, передав в их руки возможность самим реализовывать процесс «Черного передела» — крестьянской мечты последней трети XIX века. Причем дали не по формуле, прописанной аграрной программой РСДРП, а по модели, которую требовали сами крестьяне.
То, что это отвечало интересам и ожиданиям 80-ти процентов населения, а вовсе не 300 тысяч большевиков (численность их к Октябрю) — просто даже скучно и вспоминать. А 29-й год — явно относится именно к тому периоду, который власть почти готова реабилитировать, признав, что без его жесткости Россия не достигла бы Победы 1945-го года.
Не говоря о том, что, в конечном счете, коллективизация, то есть совместное ведение хозяйства на земле — и дало тогда возможность создать крупные хозяйства, без которых невозможно увеличение товарной массы хлеба, так было и до революции, так есть и сейчас.
Правда, конечно, есть и те, кто думает и ощущает по шаржу Маяковского: «Можно умирать за землю за свою — но зачем умирать за общую…» Кто-то также может заявить, что большевики не дали стране мир, потому что на смену внешней войне пришла внутренняя, гражданская. Но этот упрек нужно адресовать не им — а белым генералам и шатавшимся между «красными» и «белыми» эсерам.
Войну начали те, кто не признал ни решений 2-го Съезда Советов, ни Декрета о земле, ни Декрета о мире. Те, кто не захотел признать права народа самому решать свою судьбу, и того, что именно народ является единственным источником власти и суверенитета: «Конституция РФ, статья 3.1. Носителем суверенитета и единственным источником власти в Российской Федерации является ее многонациональный народ.»
Кто-то может сказать, что большевики «обманули рабочих» — вместо того, чтобы дать им заводы — национализировав эти заводы. Но эта национализация и означала, что заводы переходят под реальный контроль рабочих, лишая кого-либо возможности их продавать или скупать. И эта национализация проходила по требованиям и обращениям рабочих и под контролем самих рабочих.
И эти задачи были исторически центральными, отвечавшими ожиданиям подавляющего большинства общества.
Провозглашение Власти Советов и объявление России «Советской республикой» — означало формально установление политического устройства, при котором не только исполнительная власть полностью подпадала под контроль представительной (мечта русских либералов начала ХХ века): «Власть исполнительная да преклонится перед властью законодательной») — но и выстраивание ее вертикали снизу вверх, от органов местного самоуправления — к центральной власти.
По сути, если говорить о самой формуле — речь шла о передаче всей государственной власти представителям местного самоуправлении, с правом контроля нижестоящих органов за вышестоящими и возможностью оперативного отзыва делегатов, не выполняющих волю низов.
Законодательное уничтожение сословий, предоставление гражданских прав женщинам, отделение церкви от государства с признанием права выбора вероисповедания, автономия церкви, начала социальных гарантий неимущим и т.п. — в широком перечне гражданских свобод, утвержденных в результате победы коалиции революционно-демократических партий в Октябре, практически невозможно найти таких, которые не считались бы в сегодняшнем мире естественными и общепринятыми.
То есть все демократические права и социальные гарантии современной России своими истоками восходят именно в Октябрю 1917 года.
Где и как это лучше соблюдалось и более полно реализовывалось — это действительно другой, хотя и очень интересный, вопрос. К тому же, и первая Конституция России была принята именно в результате Октябрьских событий.
Кто-то может считать ее хорошей, кто-то — плохой — но первая была принята именно тогда, III Cъездом Советов, наделенным Октябрем властными полномочиями.
К фильму Михалкова можно относиться очень по-разному — и он достаточно противоречив. Но в чем Михалков прав: в том, что те немногие, кто жил в солнечном дне 1907 года, — не видели и не понимали, что для огромного большинства эти дни не были ни солнечными, ни романтическими. А были 12-часовыми днями изнурительного труда на тех же, не принадлежавших им заводах — или еще более изнурительными днями круглосуточной работы без выходных на не обеспечивавших сытой жизни клочках земли.
Когда элита отрывается от народа и перестает понимать, чем и как живет народ, который кормит ее своим трудом — тогда народ, скажем так, обижается и, как минимум, перестает поддерживать эту элиту — либо просто отправляет ее вдогонку за тем «старым миром», который опускается на дно в финале фильма Михалкова.
Более двух третей этого большинства — те, для кого и советский период, и Октябрьская революция — это начало их сакральности. Если даже они просто отойдут в сторону — и просто перестанут поддерживать власть — это закончится для нее трагедией. Тем более, что 26% граждан сегодня — в принципе готовы взять в руки оружие, защищая «Знамя Октября». А сопротивление им готовы оказать лишь 6%.
Поэтому с точки зрения решения задач производства укрепляющих страну и служащих развитию человека базовых латентных образцов важно следующее: Октябрьская революция. Данное событие является крупнейшим историческим событием и для России. И поэтому оно должно рассматриваться как колоссальная часть позитивного багажа российской истории. Тем более, что по всем повторяющимся данным опросов число граждан России, оценивающих Октябрьскую революцию позитивно, — в несколько раз превосходит число тех, кто оценивает ее негативно.
Противостоять этому — неконструктивно, неэффективно и антиисторично. Сто лет назад Октябрь победил, в нем и сегодня кроется огромная энергетика — и эта энергетика, и образ, сегодня должны работать на благоприятный имидж и авторитет России, а не против нее, на создание полезных, а не вредных для нее поведенческих образцов. И поэтому нужно перейти к трактовке его как национального достижения.
Сергей Черняховский, доктор политических наук, профессор Историко-архивного института РГГУ